Наряду с другими высокими нравственней качествами русского человека Тургенев показал его глубокую эстетическую восприимчивость. В рассказе «Певцы» он изобразил отношение русского народа к искусству в той форме, которая ему наиболее доступна, т.е. в форме песни. Он описывает состязание певцов в деревенском кабачке, перед публикой, состоящей, большей частью, из трактирных завсегдатаев. Личности обоих соперников резко отличаются друг от друга, и эта разница отражается в приемах пения, в тоне и характере песен и в произведенном впечатлении.

Один из них, мещанин-рядчик, бойкий и самодовольный малый, выступает на состязании с веселой плясовой песней, полной силы и удали. Другой, Яков Турок, фабричный рабочий, человек с натурой глубокой, восторженной и страстной, «художник в душе» по определению самого автора, выбрал грустную, заунывную песню, и сразу приковал к себе всеобщее внимание. Глубокая искренность чувства и сила лирического подъема обеспечили ему победу над соперником. Яков сам увлекается своим пением, забывает о слушателях, о цели состязания, вкладывает всю свою душу в звуки пения. Русская народная песня вообще отличается грустным, минорным складом: очевидно, этот склад соответствует настроению, преобладающему в национальном характере и воспитанному, быть может, всей совокупностью условий русской народной жизни.

Этот глубоко национальный характер пения, вместе с неподдельной искренностью вложенного чувства, решили спор в пользу Якова. От его пения на каждого из слушателей веяло чем-то родным и близким, бесконечно широким и бесконечно дорогим; оно пробуждало в них лучшие чувства, проникало до глубины души. Между тем как пение рядчика только «потешило» слушателей, по выражению Обалдуя, пение Якова глубоко растрогало всех: даже у Дикого Барина выступили слезы, не говоря уже о жене целовальника и «сером мужике», которые плакали навзрыд. Окончание песни рядчика вызвало у всех шумное выражение восторга и одобрения, после же пения Якова в первую минуту никто не мог произнести ни слова, и слушатели стояли словно очарованные: так глубоко взволновала всех его песня.

Чистое, возвышающее душу веяние искусства ворвалось в смрадный и темный деревенский кабак и заставило присутствующих хоть на миг отрешиться от житейской пошлости, мелочности и грязи. Среди этих присутствующих были люди, различные по характеру, по занятиям и образу жизни; но все они оказываются в одинаковой мере доступными просветляющему воздействию искусства, и в момент такого воздействия объединяются в одном чувстве чистого, неэгоистического наслаждения. Тургенев потому именно и остановился более подробно на характеристике каждого из слушателей (подробнее, чем на характеристике самих певцов), чтобы показать чуткую отзывчивость к искусству, свойственную простому русскому человеку, в какое бы положение ни поставила его судьба.

То первый писатель, который приходит ему на ум - это, конечно, Федор Михайлович Достоевский. Второй портрет, появляющийся перед внутренним взором отечественного книгочея, - это лицо Льва Николаевича Толстого. Но есть один классик, о котором в этом контексте, как правило, забывают (или не так часто упоминают) - Николай Семенович Лесков. А меж тем его сочинения тоже насыщены «русским духом», и они также открывают не только особенности отечественного национального характера, но и специфику всей русской жизни.

В этом смысле особняком стоит рассказ Лескова «Левша». В нем с необычайной точностью и глубиной воспроизведены все изъяны устройства отечественного быта и все геройство русского народа. У людей, как правило, сейчас нет времени на чтение собрания сочинений Достоевского или Толстого, но они должны найти время, чтобы открыть книгу, на обложке которой написано: Н. С. Лесков “Левша”.

Сюжет

Повествование начинается предположительно в 1815 году. Император Александр Первый, совершая вояж по Европе, навещает и Англию. Англичане очень уж хотят удивить государя-императора, а заодно и похвастаться умениями своих мастеров и несколько дней водят его по разным помещениям и показывают всевозможные удивительные вещи, но главное, что они припасли на финал - филигранная работа: стальная блоха, умеющая танцевать. Притом она настолько мелкая, что без микроскопа ее никак не рассмотреть. Наш царь очень удивился, а вот его сопровождающий - донской казак Платов совсем нет. Он, наоборот, все время бухтел, что наши, мол, могут не хуже.

Вскорости умер, и на престол взошел который случайно обнаружил диковинную вещь и решил-таки проверить слова Платова, снарядив его к тульским мастерам в гости. Казак приехал, проинструктировал оружейников и отправился восвояси, пообещав вернуться через две недели.

Мастера, в числе которых был и Левша, удалились в дом к главному герою сказа и что-то там творили две недели, вплоть до возвращения Платова. Местные жители слышали бесперебойный стук, а сами мастера за это время так из дома Левши ни разу не вышли. Они превратились в затворников, пока работа не была сделана.

Приезжает Платов. Ему выносят ту же блоху в коробочке. Он в бешенстве кидает в карету первого попавшегося под руку умельца (им оказался левша) и едет в Петербург к царю «на ковер». Конечно, Левша попал к царю не сразу, его предварительно избили и подержали недолго в тюрьме.

Блоха предстает перед светлыми очами монарха. Он смотрит-смотрит на нее и не может понять, что же сделали туляки. И государь, и придворные его бились над секретом, потом царь-батюшка велел пригласить Левшу, а тот ему и говорит, что надо, мол, взять и посмотреть не на всю блоху, а только на ее ноги. Сказано - сделано. Оказалось, что туляки подковали английскую блоху.

Тут же диковинка была возвращена англичанам, а на словах было передано примерно следующее: «Мы тоже кое-что можем». Здесь сделаем паузу в сюжетном изложении и поговорим о том, каков образ Левши в сказе Лескова Н. С.

Левша: между оружейником и юродивым

Внешность Левши свидетельствует о его «надмирности»: «косой левша, на щеке а на висках волосья при ученье выдраны». Когда Левша прибыл к царю, то одет он был тоже весьма своеобразно: «в опорочках, одна штанина в сапоге, другая мотается, а озямчик старенький, крючочки не застегаются, порастеряны, а шиворот разорван». Говорил с царем так, как есть, не соблюдая манер и не подхалимствуя, если не на равных с государем, то уж точно без страха перед властью.

Люди, которые хоть немного интересуются историей, узнают этот портрет - это описание древнерусского юродивого, он никогда и никого не боялся, потому что за ним стояла христианская Правда и Бог.

Диалог Левши и англичан. Продолжение сюжета

После небольшого отступления снова обратимся к сюжету, но при этом не будем забывать образ Левши в сказе Лескова.

Англичане так были восхищены работой, что потребовали мастера к ним подать, не медля ни секунды. Царь уважил англичан, снарядил Левшу и с провожатым отправил к ним. В вояже главного героя в Англию есть два важных момента: разговор с англичанами (рассказ Лескова «Левша», пожалуй, наиболее занимателен в этой части) и то, что предки в отличие от русских, не чистят дуло ружей кирпичами.

Почему англичане хотели оставить у себя Левшу?

Земля русская полна самородков, и на них не обращают особого внимания, а в Европе сразу видят «алмазы неграненые». Английская элита, один раз посмотрев на Левшу, сразу же смекнула, что он гениален, и решили господа нашего человека у себя оставить, выучить, вычистить, обогатить, но не тут-то было!

Левша им сказал, что оставаться в Англии не желает, алгебре учиться не хочет, ему хватает его образования - Евангелия и «Полусонника». Денег ему не надо, женщин тоже.

Левшу с трудом уговорили погостить еще немного и взглянуть на западные технологии производства ружей и других вещей. Новейшие технологии того времени нашего умельца мало интересовали, а вот к хранению старых ружей он отнесся очень внимательно. Изучая их, Левша понял: англичане не чистят дуло ружей кирпичами, что делает орудия более надежными в бою.

Несмотря на это открытие, главный герой сказа все равно сильно тосковал по Родине и просил англичан отправить его поскорее домой. По суше нельзя было посылать, ибо Левша не знал никаких языков, кроме русского. По морю плыть осенью тоже было небезопасно, ибо оно неспокойно в это время года. И все-таки снарядили Левшу, и он поплыл на корабле до Отчизны.

Во время путешествия он нашел себе собутыльника, и они с ним весь путь пили, но не от веселья, а от скуки и страха.

Как бюрократия убила человека

Когда друзей по кораблю ссадили на берег в Питере, то англичанина направили туда, где положено быть всем иностранным гражданам, - в «посланнический дом», а Левшу пустили в больном состоянии по бюрократическим кругам ада. Ни в одну больницу города не могли его пристроить без документов, кроме той, куда свозят умирать. Мало того, разные чиновники говорили, что надо Левше помочь, но вот беда: никто ни за что не отвечает и никто и ничего сделать не может. Так и умер левша в больнице для бедных, и на устах у него была только одна фраза: «Скажите царю-батюшке, что ружья нельзя чистить кирпичами». Он ее все-таки сказал одному из служителей государя, но до вседержителя она так и не дошла. Догадаетесь, почему?

Это почти все по теме «Н.С. Лесков «Левша», содержание краткое».

Образ Левши в сказе Лескова и модель судьбы творческого человека в России

После прочтения произведения русского классика невольно напрашивается вывод: надежд выжить у творческого, гениального человека в России просто нет. Его либо нехристи-бюрократы замучают, либо он сам себя изнутри уничтожит, и не потому, что у него есть какие-то нерешенные а потому что русский человек не способен просто жить, его доля - погибать, сгорая в жизни, как метеорит в атмосфере земли. Вот такой вот выходит образ Левши в сказе Лескова противоречивый: с одной стороны, гений и умелец, а с другой стороны, человек с серьезным разрушительным элементом внутри, способный на самоликвидацию в условиях, когда этого меньше всего ждешь.

А.М. ПАНЧЕНКО.
ЛЕСКОВСКИЙ ЛЕВША КАК НАЦИОНАЛЬНАЯ ПРОБЛЕМА

Россия познакомилась с Левшой сто с лишком лет тому назад: «Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе» с подзаголовком «Цеховая легенда» был напечатан в осенних за 1881 г. номерах журнала И. С. Аксакова «Русь». С тех пор Левша успел, притом давно, стать национальным любимцем и национальным символом.
Национальная символика состоит из различных рядов. Куда причислить Левшу? Эта фигура вымышленная, литературный персонаж. Следовательно, он должен попасть в тот же ряд, что и Митрофанушка, Чацкий и Молчалин, Онегин и Печорин, Обломов и Смердяков. Однако на деле Левша воспринимается как персонаж фольклорный или полуфольклорный, как вариант Ивана-дурака, который, в конце концов, оказывается всех умнее, как родня – по внешнему облику – сподвижника Васьки Буслаева Потанюшки Хроменького или его двойников из исторических песен о Кострюке «Васютки коротенького» и «Илюшеньки маленького» (на это сходство обратил внимание А.А. Горелов в прекрасной своей книге, изданной в 1988 г., «Н. С. Лесков и народная культура»). Читатель соотносит Левшу с эпическим и религиозным архетипом «последний будет первым».
Лесков вроде бы к такому восприятию и стремился, о чём (опять-таки вроде бы) говорит предисловие к первой публикации, повторенное и в отдельном издании в типографии А.С. Суворина (1882 г.). Лесков утверждает, что «записал эту легенду в Сестрорецке по тамошнему сказу от старого оружейника, тульского выходца…». Но когда критики, особенно радикальные, принялись бранить Лескова за неоригинальность, за «простое стенографирование» (рецензент журнала «Дело»), он стал выступать с «литературными объяснениями». Из них явствовало, что предисловие было обыкновенной мистификацией и что «народного» в сказе – только «шутка да прибаутка»: «англичане из стали блоху сделали, а наши туляки её подковали да им назад отослали». Это дразнилка, и очень старинная, существовавшая в России и без «Аглицкого» элемента: «Туляки блоху на цепь приковали» или «Туляки блоху подковали».
Лесков соглашался с теми критиками, которые полагали, что «там, где стоит “левша”, надо читать “русский народ”«. Но Лесков решительно возражал против того, что Левша олицетворяет лучшие качества русского народа: «Не могу принять без возражения укоры за желание принизить русский народ или польстить ему. Ни того, ни другого не было в моих намерениях…» Что же хотел сказать Лесков? Обратимся к тексту.
Внешность героя весьма колоритна: «Косой левша, на щеке пятно родимое, а на висках волосья при ученьи выдраны». «Косой левша» вызывает сложные ассоциации – и прежде всего негативные. «Косой» в качестве существительного в русском языке означает не только зайца, но и «врага», «дьявола». «Косогорить – строить козни» [Даль, II]. К тому же герой сказа – кузнец, коваль, ковач, а он в языке и в народном сознании связан с «кознями» и «коварством».
Но гораздо важнее признак левизны, признак неправоты и душевной погибели. Праведники идут одесную, в вечное блаженство, нераскаянные грешники – ошую, «налево», в вечную муку. В заговорах, в перечнях дурных людей, которых надо бояться, наряду с «бабами простоволосыми» называются кривые, косые и левши. В Библии отношение к левшам тоже отрицательное (единственное исключение – Суд. 3: 15). Богопротивное войско, например, описывается так: «Из всего народа сего было семьсот человек отборных, которые были левши, и все сии, бросая из пращей камни… не бросали мимо» (Суд. 20: 16).
Однако возможна инверсия, когда «леворукость героев подчёркивает их необычность и служит символом иного мира» [Иванов, 44]. Это касается не только язычников, хотя бы древнеримских авгуров, но и христиан, в том числе православных, что для понимания Лескова важнее всего. В Житии юродивого Прокопия Устюжского сказано, что он «три кочерги в левой своей руке носил...». Если он поднимал их вверх - это было пророчество о хорошем урожае, если опускал вниз - предсказание неурожая. Всякий юродивый по неписаным условиям своего «сверхзаконного» не предусмотренного иноческими уставами подвига нарушает нормы православного поведения - обнажается, хохочет (даже в церкви), глумится над храмовым благолепием. Это поистине «левое поведение»: «ни Богу свечка, ни черту кочерга». Но Левша - не юродивый.
Между тем вот как он ведет себя в Англии, принимая от хозяев чарку вина: «Он встал, левой рукой перекрестился и за всех их здоровье выпил». Это просто страшно читать, потому что шуйца, левая рука, - «некрещеная рука» [Даль], и трудно сильнее согрешить, нежели сотворить ею крестное знамение. Этот жест Левши - из черной магии, из черной мессы, прямая дьявольщина. Кстати, в работах по русской этнографии я не нашел ни одного подобного случая. Лесков это «придумал», и не случайно: он был из старинного священнического рода и прекрасно знал, что к чему.
Есть ли какое-то оправдание «некрещеной руке», ибо Левша как-никак читателю и автору (и мне грешному) очень и очень симпатичен: бескорыстен, умен, неприхотлив, незлобив... Этнография знает кое-что о «нормальной левизне». Вот православный охотник идет в лес на медведя. Охотник снимает нательный крест и кладет его в сапог или в лапоть под левую пятку. Охотник и «Отче наш» читает на опушке «ложно и отреченно» - не навыворот, слева направо, как делалось на католическом Западе, а с отрицанием к каждому слову: «Не-Отче, не-наш, не-иже, не-еси, не-на небеси...» Это нужно, дабы обмануть лешего (у него волосы зачесаны налево, иногда и кафтан справа налево застегнут), заставить его признать охотника «своим», «левым».
Так же и Левша крестится шуйцей в Англии, в «чужом пространстве». «Они заметили, что он левой рукою крестится, и спрашивают у курьера: “Что он - лютеранец или протестантист?” Курьер отвечает: “Нет, он... русской веры”, - “А зачем же он левой рукой крестится?” Курьер сказал: “Он - левша и всё левой рукой делает”».
И впрямь: левая рука в инверсированной мифологии - искусная рука, по-православному же - некрещеная. Что ею не сотворишь, получается как бы и нехорошо, и плохо, получается, если употребить лесковское выражение, «глаголемая хирунда».
Вот англичане подарили императору Александру Павловичу заводную блоху с ключиком, вот государь «ключик вставил». Блоха «начинает усиками водить, потом ножками стала перебирать, а наконец вдруг прыгнула и на одном лету прямое дансе и две верояции в сторону, потом в другую, и так в три верояции всю кавриль станцевала».
Есть общеизвестное выражение «правое дело». Но есть и редкое ныне, а некогда тоже общеупотребительное выражение «левое дело» (сейчас в языке от него осталось «пустить в расход налево», т.е. расстрелять, «левый товар», «левая поездка» и т.п. «верояции»). Смотрим у Даля [Даль II]: «Твое дело лево, неправо, криво». Тульские умельцы сделали «левое дело». Раньше блоха танцевала, а теперь «усиками зашевелила, но ногами не трогает... ни дансе не танцует и ни одной верояции, как прежде, не выкидывает». Мир мы удивили, англичан победили, а хорошее изделие, очень забавную безделушку, испортили. Правильно заметил в своей книге А.А. Горелов, что победа туляков «похожа на поражение» [Горелов, 249].
Если формализовать сюжет лесковского сказа, выстроится следующая цепочка: сначала победа («глава царей» Александр I после разгрома Наполеона объезжает Европу), потом сомнительная, «похожая на поражение» победа наад англичанами (блоха подкована), потом указание на поражение в Крымской кампании - от тех же, в частности, англичан. Верный и умный Левша не мог предотвратить краха в Крыму, хотя и старался: «Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни Бог войны, они стрелять не годятся». И с этой верностью левша перекрестился и помер. (Интересно, которою рукой он в последний раз перекрестился? Надеюсь, что все-таки правой.)
Итак, сказ о Левше – сказ о русском национальном падении. Виноват в нем Николай I, который не раз удивлял Европу, а завершил парадное царствование позором. Виноваты и обстоятельства русской жизни, о чем писал Лесков в «объяснении»: «Левша сметлив, переимчив, даже искусен, но он “расчет силы” не знает, потому что в науках не зашелся и вместо четырех правил сложения из арифметики все бредет еще по Псалтырю (так! – А.П.) да по полусоннику. Он видит, как в Англии тому, кто трудится,- все абсолютные обстоятельства в жизни лучше открыты, но сам всё-таки стремится к родине и всё хочет два слова сказать государю о том, что не так делается, как надо, но это левше не удается, потому что его “на парат роняют”. В этом всё дело».
Думаю, не только в этом, иначе достаточно было бы ограничиться расхожими социальными сетованиями на бедность, необразованность, бесправие и забитость тульских цеховых мастеров. Дело в том, что русская простонародная цивилизация, сельская по преимуществу, чурается и страшится индустриального труда. Этот страх выразил Некрасов в «Железной дороге»: «А по бокам-то всё косточки русские..» Всякое строительство есть религиозный акт (в народной мифологии), оно требует строительной жертвы, чрезвычайного усилия. В XX в. эта мифология воплотилась в реальность. Мир мы удивили. Собственную страну погубили. Беломоро-Балтийский канал, по которому нельзя плавать.. Погубленное Аральское море, полузагубленные Байкал и Ладога… Бесполезный БАМ.… Наконец, трагический Чернобыль…
К ним приложили руку дальние потомки Левши – русского трагического героя.
ЛИТЕРАТУРА
Горелов. Горелов А.А. Н.С. Лесков и народная культура. Л., 1988.
Даль I-IV. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4т. М., 1955. Т. 2.
Иванов. Иванов Вяч. Вс. Левый и правый // Мифы народов мира: В 2т. М., 1988 Т.2.